Я вспоминаю

[Vladimir]

Про бабушку.
........................
Будучи безотцовщиной (повторяюсь: по семейным обстоятельствам) с шести лет от роду год с хвостиком до школы я рос у бабушки в деревне - 7 км лесом да полями от ж.д. станции, глухомань. Бабушка моя была , царство ей небесное, как сейчас бы сказали, «продвинутой» набожной. Оклады икон в красном углу избы сияли золотом (просто сияли?), лампадка была необычной формы на витиеватой цепочке, запах ладана (я думаю, это был он). А еще у нее были книги. В не очень хорошем состоянии, растрепанные, но явно старинные, на старо славянском языке. И Евангелие было, хоть и затрепанное, без корочек, но на хорошей гладкой и твердой бумаге. Каждая страница была вертикально разделена – слева текст на русском, справа на старо славянском. В шесть лет я кой-как читать уже умел. Конечно, тексты такого словарного и смыслового содержания даже на современном языке для меня были непреодолимы, что уж говорить о старо славянском. А бабушка умела читать всё. И еще - она умела читать на старо-сл. языке нараспев. Вот произносит какие-то фразы, интуитивно понимаемые, как русские, и вдруг их начинает их растягивать, как будто петь. Хоть ни фига и не понятно, но - заслушаешься! Читала мне святые писания и на русском тоже. Сажала меня перед собой. Следила, чтобы не косил глаза в сторону, спрашивала : «Понял ли? Не понял? Спрашивай!» Ну, что я понимал? Помню, что, в основном, было скучно. Но что-то иногда спрашивал, помнится. Если ответ в книге находился, бабушка торжественно его оглашала, подняв вверх палец для привлечения внимания. Если нет – «Не богохульствуй!», строгий взгляд, мягкий толчок ладонью по лбу.
Бабушка, на самом деле, совсем не строгая была. Не наказывала меня никогда. Если хотела поругать за шалости, то в сердцах :"Пёс ты немилой!"- всё этим и ограничивалось. Никакого рукоприкладства я не знал. Любила меня -«сиротиночку»- безумно, как могут любить только бабушки.
Вот так я к религиозной литературе и приобщался. До школы. Полторы зимы.
Однажды вот…
... зимой...

(пр. сл.)

[Vladimir]

…вьюжным вечером (видимо, перед Рождеством) к бабушке пришла подруга с самой окраины деревни (дом-то её стоял почти за околицей под горой).
Бабушка называла её: «Анейка Степанова». Я имя хорошо запомнил потому, что была в нём какая-то странность. В обыденных обстоятельствах бабушка, когда с ней разговаривала, называла ее Нюрой. Вот, что Женя это Евгений, а Коля – Николай, я , шестилетний пацан, как-то догадывался. Но как связать Аню и Нюру?! Я тогда не знал, какое множество вариантов имени Аня в русском языке существует! У некоторых вообще, на первый взгляд, ничего общего! B у пацана тут непонятки начинаются! Тем более, что соседскую козу, которая постоянно меня норовила при случае боднуть пониже спины, её хозяйка тетя Нина кликала Нюркой.
В те мои годы тут сразу много сомнений и предположений….
Например - а, может, у нее два имени? У всех одно, а у неё два! Она вот такая особенная.
Или - может, одно из них какое-нибудь тайное!? А что ?
Та женщина жила совсем одна в большом доме, что под горой у колодца, с высоченным крыльцом . Дом был на двух хозяев, но вторая половина дома пустовала. Наружная дверь этой пустой половины была заколочена толстой доской наискось. Мне это казалось очень странным. Согласитесь, в детские годы какой-нибудь заброшенный дом всегда вызывает некие тревожные чувства. Бабушка меня водила к ней «на беседки» (была такая форма общения в деревнях), но будучи один я остерегался даже близко подходить к покосившейся калитке палисадника, что вокруг её дома. Меня что-то неведомое отталкивало. Вот -какие-то неясные знания... вот - что-то услышанное в разговорах взрослых, но совершенно непОнятое или непонЯтное… У всех бабулек в деревне были внуки или внучки. В каждом доме -своя орава! А у неё - НИКОГО ! Совсем.
Она меня всегда ласково привечала, по головке гладила, пирогами однажды (может, и не однажды) угощала. НО ! Мне она казалась очень подозрительной особой. Я остерегался быть с ней рядом без бабушки. Даже по имени не осмеливался её называть. А как её назвать-то? Анейка? Ну, кабы девочку-подружку – интуитивно подходяще. Соседку нашу, маму моего другана, звали Аня. Так я к ней и обращался : тётя Аня - без всяких сомнений. Но не Анейка-ж !
Обращаться к бабушкиной приятельнице Нюра – тоже не вариант… коза ж соседская у нашего крыльца угрожающе бродит…Назовёшь соседку Нюрой – вдруг обидится. Бабушке так можно, а мне... Сплошные непонятки!
В тот раз она вечером пришла …

(пр.)

[Наталья]

С удовольствием читаю...

[Vladimir]

В тот раз она вечером пришла …
………………………………..
….в стужу, и метель, помню, была аж до самого неба. Вот, скажите , кто по заснеженной деревне ночью бродит? А? Там же только волки шастают, бабушка точно мне не раз сказывала. Она-то целую стаю видела… или слышала, как они воют от голода! Жуть ! А женщине этой - хоть бы что ! Как это объяснить? Самое простое, конечно, объяснение : Ай! Она, поди, колдунья !!! Её все боятся и расступаются, лишь она рукой махнет. Даже метель перед ней расступается, а снег тропинкой ложится прямо в сугробе.
_______
А чё ? Да запросто! В деревне в те детские годы с нечистой силой на каждом шагу встречаешься. Загляни в любой глубокий колодец. Она там сидит и что-то шепчет! Или - вот здесь, прямо здесь, например, за околицей , стоял старый-старый овин. Как и положено овину, двухэтажный, с ямой на первом этаже и лестницей на второй этаж. Жутко закопчённый внутри. Да и снаружи он весьма мрачно выглядел. Его и днем-то пацаны стороной обходили, когда за околицу по ягоды/грибы выдвигались или домой из леса возвращались. Было в нем что-то угрюмое, настороженное, тайное. А внутрь зайдешь – сажей обязательно перепачкаешься.. и…. Ну, и что в таком нежилом сооружении да еще и за околицей может поселиться ? И козе ясно !!! Черти, конечно же !!! Сам, клянусь чем хотите, неоднократно видел еще в сумерках, как они, черти то есть, там в огоньки играли да пересвистывались. А уж как стемнеет совсем, тут и говорить нечего. Страх и ужас. Ватные ноги тогда сразу сами домой меня несли от этих огоньков во весь дух дрожащего, что чертенята за мной погонятся и заберут! Ну…э-э-..потом… потом…., конечно,… я и сам «в эти огоньки в этом овине»… ну, когда у деда махорку тырил и с друганами в овин вечером бегал -там искать не будут - … самокрутки «козья ножка» сворачивать на одном пальце классно умел…
Но это ж ПОТОМ ! ПОТОМ! Когда уж большим мальчиком… а не пацаненком… А в том мелком розовом возрасте любую бабульку в колдовстве легко заподозрить можно.
----------
Ну, может ведь она, Анейка т.е., уметь колдовать…? Почему нет? А? Короче – Ужас необъяснимый! Но бабушка-то совсем не волновалась, а даже тогда обрадовалась её -Анейки - приходу. А моя бабушка была не колдунья, я точно знал! Иначе она бы меня из печки, точно, не вытаскивала.
Эта Анейка в тот раз….

(пр.)

[Vladimir]

Эта Анейка в тот раз….
...................
… принесла с собой какую-то особо большую толстую книгу, тщательно завернутую в шаль. Она крепко прижимала книгу к груди. Сейчас я думаю, то был Ветхий завет, не уверен. Они о чем-то перешептывались c бабушкой, косились на меня, к книге и приблизиться даже не дали. Потом, пошушукавшись под образами, засветили лампаду ярче, а меня безальтернативно загнали на печку, ничегошеньки не объяснив. Почему? Хм…
На теплой печке среди валенок и старых, пахнувших овечьей шерстью тулупчиков, рваных фуфаек, пахнувших моей бабушкой, я от пережитого волнения быстро «уплыл» под монотонные, приглушенные голоса, глядя на слабую полоску света от керосиновой лампы между потолком и краем дощатой переборки. Я просыпался, полоска светилась, слышал бабушкин голос и сразу «уплывал» под убаюкивающий свист метели за стенкой, потом «приплывал», красноватая полоска все светилась. Эта полоска навсегда осталась в памяти моих глаз. Сквозь сон я несколько раз слышал голос гостьи, она что-то монотонно говорила, видимо, читала, а бабушка что-то за ней повторяла. Мне было немного тревожно и подозрительно: я боялся за бабушку. Подозрительная Анейка, знаете ли, … метельная ночь… и всё такое...
_______________________________
Через несколько лет, когда я вырос, все страхи и подозрения улетучились: мама мне рассказала, что у тети Нюры (мама её так называла) была большая семья, трое или двое сыновей. Они сами построили тот дом, и все жили вместе, а в перегородке между двумя половинками была дверь, их соединяющая, хотя и два крыльца были для входа из палисадника с улицы. Это еще до войны было. А с войны вернулся только тети Нюры муж. Он быстро, сказывали, спился и умер, а тетя Нюра стала набожной затворницей, общалась только с моей бабушкой. Заразила её верой.

Сильно заразила. Вот поэтому…

(пр.)

[Vladimir]

Сильно заразила. Вот поэтому…
.............................................................
…день в бабушкином доме начинался с короткой молитвы (содержания не помню), еще молитва перед обедом, после (текст частично помню) обеда, перед сном – «Отче наш» с поклонами и пр., иногда два раза, иногда на коленях. Принцип выбора формы действия я не понимал, но подчинялся беспрекословно. Видимо, меня это не напрягало. На коленях стояли все: и я, и бабушка. Вот откуда «Отче наш» я назубок знаю. А Символ Веры почему-то вообще не запомнил. Может, и не учила меня ему бабушка.
Зимой при свете керосиновой лампы каждый вечер, а летом значительно реже (деревня же : скотина, огород, колхоз) бабушка читала мне Евангелие. Чьё Еванг? Не помню, конечно.
Все закончилось в одночасье. Где-то в мае (это уже после второй зимы) приехала к этой бабушке моя мама.
________________________________________________________________________
Я не все время у этой бабушки жил. Меня туда - сюда возили. Еще была одна деревня, где жила другая бабушка (жуткий овин, именно, там), по отцовой линии, я и там хорошо отметился. Полтора года до школы меня передавали с рук на руки.
_______________________________
В самом начале весны, как стаял снег, мама приехала. Приехала меня навестить. Приехала в середине дня. Сразу сели пообедать. Меня уж соседские пацаны на улице в тот момент заждались, да не дождались, крикнули : «Мы на качели!» - и убежали. Поэтому ложкой я резво махал, торопился за ними. Быстренько «отстрелялся», встал из-за стола (мама с бабушкой разговаривали о чем-то для меня абсолютно скучном) и автоматически, чтоб поскорей поставить логическую точку да на качели рвануть, склонившись в сторону образов, начал привычной скороговоркой шептать : « БлагодарютебяХристебоженашзаточтонасытилесинасземныхтвоихблаг…»- перекреститься, кажется, не успел. Мама поперхнулась, глаза - настежь, рот- тоже ..., потом мне зло так крикнула : «Иди на улицу!». Пока я, изгнанный из избы, сидел на крыльце, на качели и не подумал соваться, я слышал только отдельные слова. Мама кричала бабушке! Кричала: «… сумасшедшая… из ума выжила… в школу нынче… узнают…и меня с работы выгонят… сейчас же ребенка заберу…» Я смысла конфликта в упор не понимал, но был очень рад, что вот прямо сейчас мама меня увезет. Не то, чтобы с бабушкой жить было плохо, просто всегда хочется перемен. Даже, когда тебе семь лет. Нет. Не увезла. Но Евангелие бабушка читать перестала, молиться не заставляла, все книги спрятала (я потом, конечно же, нашел). Крестик с меня сняла, спрятала. Сама бабушка перед своей молитвой обычно смотрела на меня внимательно, горестно вздыхая, качала головой, коротко охала, украдкой меня крестила... . А на меня, похоже, такой резкий переход не оказал никакого влияния, я не почувствовал никакого притеснения или желания продолжать молиться наперекор всему. По крайней мере я ничего особенного о том времени не запомнил. Никто мне ничего не запрещал, никто не заставлял меня что-то делать, чего я бы не хотел. И тот случай- он где-то на границе памяти, почти стерся за дымкой времени. Так, собственно, мое приобщение к религиозному православному просветительству и закончилось. Без следа. Только молитвы в памяти прочно обосновались, хоть я их и не повторял никогда по их назначению.

....и еще … два случая соприкосновения с религией…
... о бабушке..
(пр.)

[Vladimir]

……………………………………………….
…один случай соприкосновения с религией у меня состоялся прямо в тот год, как мама точку безальтернативно поставила. Я не уверен, что это было санкционировано мамой, но, когда я ей рассказал, она никак отрицательно не отреагировала. Видимо, её санкция, всё же, была дана. В Троицын день меня с двумя такими же, как и я огольцами-одногодками, рано-рано-рано - только рассвет забрезжил - утром погрузили на телегу, укутали фуфайками – раннее утро было сырым и зябким – и куда-то сонных повезли. Оказалось, в ближайшую церковь. Ближайшая, это , примерно километров 7, если по прямой. Село Васиковка . Та церковь сохранилась, отреставрирована (Инет , по крайней мере так пишет). Везли принимать святое причастие перед школой! Вот гляньте! А ? : где советская школа и где святое причастие! Православные октябрёнки-пионэры!? А вот – легко совмещалось в то советское время! По дороге – совсем не прямой- заехали еще в две или три (может, и в одну) деревни. Детское население телеги при этом увеличилось так, что в конце пути мы уже были прижаты друг к другу. Все – мои одногодки, все стриженные, все в обновках. Среди нас была только одна девочка. Мы рядом оказались в телеге. Вместе клевали носами, подпрыгивали на ухабах, ойкали, хватаясь друг за друга, чтоб с телеги не упасть. Никого, кто погрузился по дороге в других деревнях, я не знал и ранее не видел. Взрослые, нас сопровождающие, ехали на другой телеге. Кто-то пешком шёл (/шли). Приехали на место рано. К какому-то этапу службы, видимо.
Только смутные воспоминания о церкви: каменные ворота с аркой, высокий забор из железных (чугунных?) прутьев, высокая-высокая белая лестница внутри церкви- не особо яркие воспоминания. Собственно, воспоминания-то только о девочке, которая оказалась рядом со мной в телеге. Познакомились ли мы? Имени её не помню. В какой деревне она к нам присоединилась, не помню. Но, похоже, за час поездки мы подружились и, как приехали, весело катались по каким-то перилам в церкви. Для нас длинные перила были необычным интерьером – в деревенских домах перил, по которым можно прокатиться, не бывает. Конечно, от взрослых получили по законному подзатыльнику, чтоб : тихо , озорники ! Потом залезли на дерево, а с него попытались перелезть на прутья церковной ограды. Совсем неудачно: я несильно порвал то ли рубашку, то ли штаны (только факт порчи одежды помню), а девочка не удержала равновесие и повисла на подоле юбки. Подол задрался выше головы, на ней были такие сатиновые темно-синие длинные шаровары, и белая резинка, завязанная петлей, торчала из пояса шаровар на боку. Помните такие сатиновые шаровары с резинкой на щиколотках? Девочка прочно зависла на ограде - длинная юбка крепкой оказалась. Да еще и поцарапалась к тому же. Её под охи-ахи какие-то тетки сняли с забора, я сполз сам. Ее тут же какой-то хмурый мужик молча увел, держа за ухо прямо поверх плотно завязанного платка. Она, скособочившись и вытянув шею, что-то тоненько причитала и быстро-быстро семенила ножками в белых сандалиях. А я пошел искать бабушку, смутно надеясь, что расправа за испорченную одежду (в церковь меня приодели во все новое, как и всех других) не будет крутой. Бабушка стояла службу (или – как это называется?), меня во внутрь не пустили. Ну, и ладно. Пацаны тут же в кустах затеяли в «войнушку» играть: всем миром в атаку…! Всё, как обычно, текло своим чередом.

Потом бабушка ….

(пр.)

[Vladimir]

Потом бабушка ….
…………………………….
…..появилась быстрым шагом, явно, меня искала, схватила меня за руку. Как раз пришло время причастия для детей, все прихожане с детьми засуетились, заторопились, забегали, разыскивая своих деток. Вопрос о порванной одежде отпал сам собой (свое я получил уже вечером, когда обновки укладывали в сундук). Детей (много набралось) построили в колонну, повели к батюшке. Знакомая девочка шла почти первая, я – где-то в середине. Внутреннее убранство, я помню, не произвело на меня вообще никакого впечатления : батюшка - в чем-то золотистом до пят и в черной высокой шапке где-то справа раскачивал кадило, дым щекотал глаза и ноздри, сквозь дым был виден хор женщин почтенного возраста (в 7 лет и двадцатилетние кажутся стариками). Хор пел что-то однообразное и тоскливое. Пока мы гуськом двигались по залу, я неотрывно разглядывал большое распятье слева от процессии. Я такого большого и красочного до этого никогда не видел. Под заунывное пение мне было Его жаль, я чувствовал и сострадание к распятому и страх и содрогание перед чьей-то безмерной жестокостью. Наконец я оказался вплотную перед батюшкой. Он казался огромным, сочный низкий голос его звучал, казалось, где-то под сводами. Слов я не разбирал (или не помню). В правой руке (может и в левой) он держал маленькую серебряную ложечку с витой красивой ручкой. А в другой… На другой висело белоснежное вафельное полотенце с большим непонятного цвета, явно, грязным пятном у нижнего края. И именно об это пятно батюшка вытирал ложку перед тем как зачерпнуть очередную порцию причастия и отправить в очередной рот! В глухих деревнях понятия о чистоте и чистоплотности весьма своеобразны. Много чего допускается, как само собой разумеющееся: маленьких поросят с февраля по май обычно в избе отращивают, например; и другую мелкую скотину тоже. Но одной ложкой все люди сразу! И это бесформенное бурое пятно! Это потом, через годы, я стал совершенно небрезгливым («общаги», знаете ли, любого переделают, а у меня их семь за спиной). Но тогда для меня это было уже слишком! Конечно, я все-таки кой-как проглотил свою порцию кагора - в чьем рту ложка была до меня?, с отвращением и дрожью приложился к распятию – кто прижимался к этому месту до меня?, с облегчением выскочил наружу. Та девочка, которая ранее повисла на заборе, меня уже ждала, на щеке у неё была ссадина, платок она сняла, и было видно, что левое ухо у нее было красным, но она не жаловалась. Мы поделились впечатлениями о процессе причастия. Кажется, наши впечатления совпали. Еще она похвасталась, что кагор (я впервые услышал тогда это слово) она тайком дома во время какого-то праздника уже пробовала: «Он сладенький такой…»

Это была не последняя организационная точка моего религиозного образования.

Уж в первом классе учился…

(пр.)

[Наталья]

[Vladimir]

Уж в первом классе учился…
………………………………………………
Бабушка приехала к нам на Пасху. Приехала накануне. Рано-рано утром куда-то ушла. Куда? В нашем райцентре же церкви в 60-х не было? Была? Куда она могла податься? Может, какой-то транспорт в окрестные деревни, где церкви не уничтожили, организовывали? Вернулась уж во второй половине дня. Радостная такая. Мама ей сразу яйца крашенные, еще что-то покушать, чай пили все вместе. Я знал, что Пасха это какой-то большой праздник, но смысла не понимал, хотя про то, что Христос воскрес, конечно, от бабушки из её книг слыхивал неоднократно. И про распятие слышал… про крест, который Христос нес… Всё это было на уровне сказок, которые бабушка рассказывала про Серого Волка, Жар Птицу… Сказки были интересные хоть и повторялись множество раз. А эти… писания святые… не-е-е… «не заходили»... ну, никак. Конек Горбунок – чудо чудное для мальчишки, а воскрешение нет после распятия - не-е-е....
Вот не помню точно, как ситуация сложилась, когда бабушка, махнув в сторону, где висела икона (кстати, только пару лет назад украли из родительского дома), подала мне листок бумаги, на котором было написано традиционное: ХРИСТОС ВОСКРЕС, СМЕРТИЮ СМЕРТЬ ПОПРАВ, И ВСЕМ СУЩИМ ВО ГРОБЕХ ЖИВОТ ДАРОВАВ. Печатными буквами было написано. «В школу ходишь? Читать уж умеешь? Читай вслух!» - бабушка кивнула на листок. Собственно, текст-то мне был знаком и так, но я начал, старательно выговаривая каждое слово, читать по слогам, демонстрируя умение, водя по строчке пальцем. И, конечно, споткнулся на слове «СУЩИМ». Согласитесь, то было весьма редкое для нашего обихода тех времен слово. Я его слышал ранее, но на бумаге еще ни разу не видел. Ну, споткнулся … споткнулся...и первая буква сама собой удвоилась в звучании, а я даже не понял, что говорю… не понял звучащего второго смысла...
Получилось: и всем ССУЩИМ во гробех…

…опровергая утверждение Эйнштейна о невозможности достижения материальными предметами скорости света, хорошенький подзатыльник прилетел мгновенно.

Бабушка Вера! Ты ведь меня простила?

[МарияМ]

Владимир, а вы кто, писатель? Читаю и наслаждаюсь!

[Vladimir]

Владимир, а вы кто, писатель? Читаю и наслаждаюсь!

Нет.
По профессии я инженер-конструктор (ГТД) последние 45 лет.
Моя рабочая специальность всю жизнь - банальный сопромат (я прочнист )..
________________________________________

... о городе детства...

Иногда самые, казалось бы, незначительные детали заставляют поволноваться. Особенно в таких местах, которые давно покинуты. Я вышел из поезда во тьму, прошел мимо вокзала и через площадь. Огни исчезли, уже за поворотом на улицу, что вдоль ж/д дороги, я оказался в полной темноте. Было не очень морозно (снег под ногами не скрипел, т.е. не ниже 7 гр), но после теплого вагона было несколько зябко. Я набросил капюшон так, чтобы только кончик носа торчал, пригрелся, притих, даже глаза чуть прикрыл. Все окружающее куда-то ушло, а у меня появилось чувство ирреальности происходящего. Когда повернул на мою улицу, почувствовал запах дыма в воздухе, и время как будто откатилось на несколько десятков лет назад. И вот я - не на улице, а в мамином доме ранним утром, и пахнет дымом наша печка, которую мама растапливает и что-то говорит сама себе. А потом мама начинает тихонько что-то напевать на кухне, а я, как обычно, спрашиваю : «Мам, ты о чем поешь?» - и получаю неизменный ответ: «Да, и сама не знаю». Потом начинает шуметь самовар и розоветь от рассвета изморозь на окошке …, правда, на несколько мгновений я провалился в мое детство. Я медленно брел, не открывая глаз, чтобы не вспугнуть это состояние. И вдруг все пропало – я стою на улице, в глаза светят фары. Нет тут никакой мистики (я этим не страдаю). Конечно, все это были лишь мои воспоминания, которым несколько секунд никто не мешал. Но меня они лечат. И приходят и захватывают они только в городе детства. Потому я туда и езжу.

[Vladimir]

Пошли с сестрицей родительский дом проведать. В нем уж никто не живет 19 лет, как мама умерла. Сестрица за ним присматривает, в огороде пару грядок обрабатывает.
Она туда часто ходит. Говорит, сажусь у окна в большой комнате, гляжу на улицу, вспоминаю жизнь, про себя с мамой разговариваю – она , наверняка, меня слышит. И тебя, мол, услышит. Я сел напротив окна, справа от окна всегда висел приемник радио, а ….
______________________________
… давно-давно в незапамятные времена тут висела старая-престарая радиоточка, которую все называли «Сковорода» - этакий конус из черной плотной бумаги. Этот репродуктор втыкали в розетку утром, а выключали, только ложась спать. Остальное время он, как правило, орал непонятно, о чем. Регулятора громкости и выключателя у него не было, но в середине дня, начиная с двух часов, был перерыв радиовещания. Сковородка без всякого предупреждения вдруг глухо замолкала. А потом через час в ней сначала начиналось какое-то шипенье и щелчки, а потом без всяких интонаций голос диктора вещал : «Передаем сигналы точного времени. Начало шестого сигнала соответствует…» Сигналы точного времени передавали и в другое время суток, но только эти, пятнадцатичасовые, врезались в память навсегда. Видимо, потому, что они всегда были после перерыва и всегда поэтому - как гром среди ясного неба! Когда я впервые сознательно прислушался к этому сообщению, мне оно показалось каким-то очень важным, значительным, хотя я знать не знал, что такое "точное время" и вообще по часам тогда время я еще не умел узнавать и понятия не имел, который час. Т.е. пересчитать цифры на часах с 1 до 12 я, конечно, мог -цифрам рано научили - но выразить время словами не умел. Мама посылала меня в комнату, где висели часы с гирями, я смотрел на них и кричал: « Большая стрелочка между…, а маленькая стрелочка между…». Время называла мама. Она никогда не называла цифры больше двенадцати – столько на циферблате было написано, и время мне казалось тогда однозначным. До девяти утра я все равно не просыпался, а к девяти вечера мне уже было все равно, который час, потому что уже – «…глазки внутрь смотрят». Мне казалось очень странным и совершенно непонятным, что может быть «… пятнадцать часов …», да еще почему-то именно «московского» времени. Как время может быть чьим-то, московским, например? А у нас какое? И как же может быть, именно, 15 часов, если цифр всего 12? Видимо, и это непонимание добавляло важности объявлению о пятнадцати часах московского времени. Эффект проявления этой важности был всегда один – я замирал при первых словах диктора, забыв вдохнуть, потом на остатках выдоха пересчитывал те самые «пи…пи…» из сковороды, а после шестого "пи-и-и...", наконец-то, судорожно с облегчением вдыхал.
Потом диктор начинал перечислять какие-то города (мне сказали, что это перечисляют названия городов). Запомнить даже малую часть этих названий для меня было выше всяких возможностей. И только последний!!! Только он оставался в памяти замерзшим в воздухе звуком! Петропавловск-Камчатский:«… в Петропавловске-Камчатском полночь» - четким голосом выговаривал диктор и сковорода временно замолкала многозначительной паузой. Что там было дальше, меня уже никогда не интересовало. Все заслонялось одним последним трагическим словом – ПОЛНОЧЬ! Это повторялось каждый день, это напоминание было вечным, потому что даже один день мне тогда и казался целой вечностью. И в названии города было что-то тревожное и суровое, потому что там всегда была ПОЛНОЧЬ! Не 10 не 11 часов, не двенадцать вечера, а полночь. Какая она эта ПОЛНОЧЬ я точно не знал, кроме того, что «там», в полночи, верно, темно и по улицам, должно быть, бегают волки, а зимой в метель «с неба палки валЯтся» (мама так говорила). Мне тогда еще ни разу не удавалось «дотянуть» до «полночи». Полночь была где-то там, за горизонтом. Для меня не уснуть до «полночи» - подвиг. А тут – в ЦЕЛОМ городе, у всех людей, ВСЕГДА ПОЛНОЧЬ! ..........

ЗЫ
Давно уж нет сигналов точного времени (есть !!???) и что там деется в том Петропавловске Камчатском … Закончилась целая эпоха, когда « В Петропавловске-Камчатском полночь каждый день».
Сковороду я, конечно, сломал, когда купили маленький репродуктор – бело-черненький такой… Так интересно было гонять иголку по столу кольцевым магнитом от «сковороды».

[Vladimir]

Город наш стоит посреди моренной гряды, что оставил ледник последнего Валдайского оледенения. Поэтому почва – песок. Валуны, конечно, хоть и редко, попадаются. И некрупные гладкие камни. Камни легче песка, поэтому они «всплывают» со временем – сколько в огороде их не убирай, на следующий год новые появляются. Речка , что рядом с окраиной города, давно себе в песке русло пробила. Местность наша плоская, как блюдо, без превалирующего наклона, поэтому речка довольно извилистая. И, практически, на каждом повороте течение намывает небольшой песчаный пляж. Эти пляжики в народе называют «песками». У каждых «песков» свой номер.
Наш дом стоит на перекрестке Набережной улицы и Набережного переулка. До спуска под гору к реке рукой подать (шесть домов) - как переулок заканчивается, так и спуск. Пляж, что напротив, по номеру «Первые пески». Он на другом берегу реки. С горы, т.е. со спуска, моего Набережного переулка его хорошо видно, как на ладони. Может, метров 200 получается. Раньше эти пески называли «коровий пляж». Были они («пески») неширокие, грязноватые, мать-и-мачеха на них росла повсеместно, коров туда на водопой посреди дня пригоняли с соответствующими последствиями. Как пляж, это место в мои годы было совсем не популярным. Я частенько туда по сплаву перебегал, чтоб порыбачить. Так, вот. К чему я… Однажды пацаны с Набережного переулка решили порыбачить на «первых песках» с НОЧЕВКОЙ ! Это ж ясно, что на зорьке-то рыба дуром клевать бросается! А мы – тут как тут ! Хотя, мне от дома до «первых» максимум 15 минут добираться было. Вот, чего бы не подняться перед восходом, да не добежать вприпрыжку …? Без всякой ночевки. А ? Но тогда логика была несколько другая. Короче, собрались: червей в овраге накопали, фуфайки на всякий случай прихватили, конечно, о «поесть» побеспокоились- картошка, чтоб в костре запечь, яичко, хлеб. Воду-то прямо из реки ртом пить можно было безопасно. На закате перебрались на плотике на другой берег (ширина реки в том месте метров 30). С вечера рыбачить не стали – «утром своё возьмём!», Сушняка для костра, чтоб на всю ночь, по кустам наломали, костерчик развели, сидим, то-сё, какие-то разговоры… А вот о чем мы в том возрасте разговаривали? Кто-нибудь помнит? Я только анекдоты детские, да пересказы кино…и ничего больше. Вот уж совсем стемнело, пошли всякие страшные байки, по сторонам озираться начали. Хоть каждому до родного дома, считай, пара шагов, но … дискомфорт…некий… посреди темноты, тишины. К костерчику жмемся. Решили уж спать завалиться и вдруг – бац! На всю реку! Из темноты со стороны нашего Набережного переулка! :

-Во-о-в-а-а-а ! Во-о-в-а-а-а ! Ты где?

Да, ё-моё! Что ж это за «рыбалка с ночевкой» такая, коль мама моя по переулку прошла, увидела с горы костер на «первых песках» - знала ж, куда мы собрались – ну, и решила проверить.

- Во-о-в-а-а-а ! Ты здесь? - еще раз на всю реку.

Все пацаны дружно хором рявкнули: «Зд-е-е-е-сь!». А мама, не услышав мой голос, снова : «Во-о-ва! Во-ва!». Ну, что ? Пришлось мне индивидуально теперь отвечать: «Мам, да здесь я, здесь!». «Вот и ладно.» - мамин голос, затихая. Ушла. Пацаны по песку от смеха катаются, ржут: «Никого искать не пришли, только тебя! Мамкин сын! У мамки под подолом…» и всё такое. Ржали надо мной все, даже хитренько хихикал мой сосед Сашка-Маслик, мною неоднократно битый, потому что я был старше и сильнее. Мне так стыдно было, так стыдно. Хорошо, что мои пунцовые уши в темноте никто не разглядел. Засмеяли бы совсем и долго бы потом вспоминали. Всем бы разболтали. Стыдоба ж!
….

[Vladimir]

Отца не помню вообще. Ни лица, ни голоса. Только мелкие эпизоды, в которых он участвует, но всегда «за кадром». Я знаю, что он вот тут, но в глазах его нет. Что ж? Мне в тот трагический день только 6 исполнилось… а ему бы в тот год 36… не сложилось…

В городе есть общественная баня. Ей много лет. Поди, старше меня! Уж и «новая» баня, рядом построенная в начале 70-х, давно своё отслужила и успешно внутри развалилась, а «старая» стоит, как новёхонькая. Работает !
Вот в это баню меня мелким пацаном отец водил…
.... Зимой в темноте мы вышли из бани на улицу. Я, как колобок, закутан в свою шубу, которая - "на вырост", т.е. великовата мне. На голову мне отец сначала платок повязал, чтоб в уши не надуло (мама, поди, науськала), – я клянусь!, я яростно отбивался от этой девчачьей тряпки, но отец, конечно, сильнее меня – и уж потом поверх шапку надел. Новёхонькие валенки на ногах твердые, как колотушки. Поземка уже намела снег на тропинку. Совсем не много снега, но для меня и этого достаточно, чтоб ноги заплетались. Да и напарил меня отец отменно, устал я. И от свежего морозного воздуха вовсе охмелел. Начинаю тихо ныть, охать, запинаюсь, падаю моськой в снег. Отец без разговоров меня подхватывает и забрасывает себе на закрошки. Вот где хорошо, вот где уютно, спокойно, и все мои проблемы мгновенно решены! В свете чьих-то окон мелькают, падая, снежинки, созерцание полёта снежинок убаюкивает, отец идет, и меня у него на спине покачивает в такт шагам. Проваливаюсь в сон, как мне кажется, всего-то на мгновенье, но вот уже просыпаюсь, слыша, как отец топает ногами на крыльце, стряхивает снег. В сенях лампочка светит неярко, но даже такой свет после сна в темноте бьет глаза слезами, а в доме свет еще ярче и злее. Отец кладет меня на диван: «Забирайте намытого, напаренного!» Слышу мамин крик: «Ай! Коля, а где еще один валенок? В бане забыли?!» Т.е. как - забыли в бане? Хм… я что – из бани на одну ногу босой вышел? В снег? Да не может быть! Вокруг меня поднимается некая суета, мама трогает мою ногу: «Теплая! Ладно, хоть в носке принес!» Когда по дороге этот валенок с меня соскочил? Неведомо. В темноте искать бесполезно. А мне-е-е …– ой! мне всё равно-о-о…! Я снова засыпаю.
Валенок так и не нашли. Долго-долго потом непарный совсем новый валенок валялся на печке среди других и, когда кому-нибудь на глаза попадался, то все тот случай вспоминали и смеялись, как меня зимой из бани отец в одном валенке… хи-хи...