Стихи и рассказы о старости и мудрости

[Агнесса]

Мне бы жизнь свою выпить до дна,
Даже если горчит она малость.
Капля каждая очень важна.
Да и сколько уже там осталось?!
Когда полон еще был бокал,
Ах, как много тогда расплескала!
Только кто бы те капли считал?
Просто я и цены им не знала.
А пила иногда даже впрок…
Но куда было так торопиться?
Жизнь дала мне хороший урок –
Промелькнула куда-то, как птица.
Да... Немало прошло уже лет!
И последние капли в бокале…
Но напитка прекраснее нет!
Знать бы это лишь в самом начале!

*Алевтина Гусева

[Lyudmila]

Андрей Дементьев

Быть стариками не простая штука
Быть стариками — не простая штука.
Не все умеют стариками быть.
Дожить до старости — ещё не вся наука,
куда трудней достоинство хранить.

Не опуститься, не поддаться хвори,
Болячками другим не докучать,
Уметь остановиться в разговоре,
Поменьше наставлять и поучать.

Не требовать излишнего вниманья,
Обид, претензий к близким не копить
До старческого не дойти брюзжанья;
Совсем не просто стариками быть.

И не давить своим авторитетом,
И опытом не слишком донимать.
У молодых свои приоритеты
И это надо ясно понимать.

Пусть далеко не всё тебе по нраву,
Но не пытайся это изменить,
И ложному не поддавайся праву
Других уму и разуму учить.

Чтоб пеною не исходить при споре,
Не жаловаться и поменьше ныть,
Занудство пресекая априори;
Совсем не просто стариками быть.

И ни к чему подсчитывать морщины,
Пытаясь как-то время обмануть.
У жизни есть на всё свои причины,
И старость — это неизбежный путь.

А если одиночество случится,
Умей достойно это пережить.
Быть стариками трудно научиться,
Не все умеют стариками быть.

[Lyudmila]

Он остановил свой «Ленд Крузер» возле продуктового магазина. У жены свой бизнес, она приходит домой позже мужа, и он привык к этому.
Возле магазина сидела нищая старушка. Рука Максима потянулась к карману, но тут вспомнил, что кроме нескольких тысячных купюр, там ничего нет. Да, и расплачивался он чаще всего карточкой.
Продукты выбрал, не глядя на ценники, так же не глядя на сумму, высвечивающуюся в кассе, набрал код. Спрятал карточку в карман и направился к выходу. Взгляд вновь скользнул по старушке.
Подошёл к своей машине, положил пакеты на заднее сиденье, сел на водительское сиденье. И тут перед глазами так ясно всплыла деревенская улочка. Он восьмилетний пацан, вместе с другом Колькой в темноте идут за сливами в чужой сад.

***
Отца он не помнил. Жил с матерью. В девяностые в деревне жилось плохо. Только огород и выручал, да куры. В огороде мамка только картошку и овощи сажала. Из фруктов только одна уральская наливная.
Зато у бабы Зои такие вкусные сливы росли. Бабу Зою они, мальчишки, не любили – жила та одна и злая была. Вот и решили с Колькой, как стемнеет, набрать слив в её огороде.
У Кольки отец, хоть и был, но пил сильно, перебиваясь случайными заработками. Никому до пацанов дел не было.
Перемахнуть забор для них минутное дело. Нагнувшись, в тени зарослей малины добрались до сливовых деревьев. Только стали собирать, чья-то собака залаяла, затем – другая.
Выскочила баба Зоя, схватила хворостину хорошую и за ними. Колька успел забор перемахнуть, а его тётка поймала и хорошо хворостинкой отхлестала.

***
Долго той ночью ворочался, заснул под утро на животе. Когда проснулся, мать уже на работу ушла. Вышел во двор, а тут… тётя Зоя открывает калитку и заходит к ним, в руке какой-то пакет:
- Что, антихрист, болит задница, небось! – посмотрела на его хмурое лицо, улыбнулась. – Я тебе сливы принесла.
И пакет подаёт. А тот полон слив, жёлтых с красными бочками. Вот уж чего он от бабы Зои не ожидал, так этого. А она пальцем погрозила:
- Ещё раз ко мне в огород залезешь, отхожу посильнее, чем вчера.
И ушла.
А сливы такие сочные, сладкие. Вся злость на бабу Зою прошла.

***
Давно уже нет их деревни. И мама давно умерла. А тётя Зоя, вон, сидит у магазина и побирается.
Максим вышел из машины и направился к магазину. Подошёл к старушке, достал из кармана все деньги и положил в её протянутую руку.
Рука старушки радостно сжалась, но тут же в глазах появился испуг.
- Зачем? – прошептала старушка растерянно.
- Баба Зоя, вы меня не помните? – он присел.
Та внимательно посмотрела ему в глаза.
- Не помню, сынок!
- Я – Максим Назаров. Мы с мамкой вместе с вами в деревне Облечихе жили.
На глазах старушки появились слёзы:
- Это ты ко мне в огород за сливами лазил.
- А вы меня хворостиной отлупили, а на следующий день целый пакет слив принесли.
- И ты ещё помнишь старую бабу Зою?
- Помню.
- А нашей Обличихи уже нет. Говорят, там какую-то ферму построили. А как мама твоя?
- Умерла она, уже лет десять.
- Ох, она, сердешная, одна тебя растила. Царствие ей небесное!
- А вы, как, баба Зоя?
- Да живу я тута рядом в однокомнатной квартире. Помирать мне пора, а пенсия всего девять тысяч. Из родни только племянница Катерина. Ты её должен помнить.
- Помню.
- Ей уже шестьдесят с гаком. Мне-то самой восемьдесят пятнадцатого августа исполнится. Живёт племянница тоже на одну пенсию. Вот помру, где она деньги на мои похороны найдёт? Вот и собираю потихоньку. Да и на людях здесь, всё же веселее. Дома был телевизор, не показывал, так хоть говорил. А сейчас даже и не говорит, - она привстала. - Спасибо, тебе сынок! Дай, Бог тебе здоровья. Темнеет уже, пойду домой.
- Баба Зоя, вы в каком доме живёте?
- Вон в том, в пятидесятой квартире. Да, ты, Максим, не колготись! У меня все хорошо! Спасибо тебе, Максим!
- До свидания, баба Зоя! Ещё увидимся.

***
Проводил Максим взглядом старушку. В свою машину сел, а перед глазами далёкое детство, которое никогда не вернуть. Достал телефон, нашёл номер друга, с которым и по телефону-то последний раз лет пять назад общался. В Хабаровском крае он уже лет пятнадцать живёт.
- Привет, Колька!
- Максим, сколько лет?
- Как поживаешь-то?
- Нормально. Сын в колледж поступил. Дочь – в пятом классе.
- Моему, только одиннадцать.
- Максим, а ты, что позвонить-то надумал?
- Ты знаешь, кого я сейчас встретил?
- Кого?
- Тётю Зою. Помнишь, она с нами в Облечихе жила?
- Так, она ещё жива? Сколько же ей лет?
- Говорит: Восемьдесят.
Максим ясно услышал тяжелый вздох из телефона, затем голос друга:
- И мы с тобой уже давно не молодые. Ты хоть на родине живёшь, а меня судьба, видишь, куда забросила?
- Колька, давай, бери отпуск и приезжай! Вернее прилетай, на поезде неделю будешь добираться.
- Не обещаю, но… попробую вырваться!

***
Сегодня бабе Зое исполнилось восемьдесят. С утра пирог испекла. И вот теперь ждёт гостей. Вернее, гостью:
«Племянница обещала прийти. Да что-то всё нет и нет. Забыла, поди. Ой, звонят! Вспомнила».
Хозяйка засеменила в прохожую. Открыла дверь. Мужчины. У первого цветы. У другого – что-то большое.
- Ой, Максим! – и слёзы полились из глаз.
- Всё, всё, баба Зоя! – он обнял старушку, затем кивнул головой. – Смотри, кого я привёл. Колька Локтев. Помните такого?
- Здравствуй, баба Зоя! – Николай также обнял старушку.
- Как же так, - не могла успокоиться хозяйка. – Я вас в детстве лупила, лупила, а вы меня не забыли.
- Эх, баба Зоя, вернуть бы обратно то время!
- Колька, подожди с разговорами! – Максим торжественно протянул цветы. – С юбилеем вас, тётя Зоя!
- Это от нас с Максом подарок, - Колька приподнял огромный свёрток. – Телевизор. Мы сразу его установим. Показывайте куда.
- Ой! Да вы что сынки!
А «сынки» уже зашли в комнату и стали сверлить стену напротив кровати.
Тут входная дверь вновь открылась, племянница.
- Тётя Зоя, это что там у тебя?
- Катя, гости! – радостно воскликнула старушка. – Помнишь у нас в Облечихе жили мальчишки маленькие – Максим Назаров и Колька Локтев. Вспомнили они меня.
- Тётя Зоя, ну, что ты плачешь? – хитро улыбнулась - Пойду на мальчишек посмотрю!
- О, тётя Катя! – воскликнул Максим.
- Какие вы взрослые?! – воскликнула женщина.

***
Разве могла мечтать баба Зоя о таком дне рождения. До вечера погостили у неё ребята и племянница. Хорошо посидели. Жизнь в Облечихе вспомнили, односельчан своих.
И вот ушли. Остался на память большой телевизор на стене. А как ярко показывает и каналов много. Колька научил, как их переключать, как звук добавлять.
Чувствовала баба Зоя последний это юбилей в её жизни. До девяноста не дожить. Хорошо бы ещё годик-два. Телевизор теперь есть. Пенсию на пять тысяч добавили. Не надо теперь сидеть у магазина, и так за год можно на свои похороны собрать.
А умирать так неохота!

@ Александр Паршин

[Львица.]

Трогательный рассказ.

Есть еще люди с доброй душой и сердцем.

[Львица.]

О СТАРОСТИ
Bы бyдeтe cмeятьcя, нo yжe мнoгo лeт я пишy пoчти иcключитeльнo o cтapocти. Mнe xoчeтcя зaфикcиpoвaть paзныe пpoявлeния cтapocти, мeльчaйшиe eе дeтaли. Пытaюcь oпиcaть cвoи внyтpeнниe oщyщeния. И пpиxoжy к вывoдy, чтo cтapocть - yжacнo интepecный пepиoд, пpoживaть eе oчeнь yвлeкaтeльнo.
Haпpимep:
- "Дpяxлeeт мoй дpyжecкий кpyг, любoвныx нe cлышитcя apий, a пышный poзapий пoдpyг yжe нe цвeтник, a гepбapий".
- "Cocтapяcь, нe вaляюcь я ничкoм, a paдocть я нecy ceбe и людям. Boт cядeм co знaкoмым cтapичкoм - и cвeжиe aнaлизы oбcyдим".
B жизни вceгдa ecть мecтo cмexy. Дaжe тaм, гдe, кaзaлocь бы...
Oдин пoжилoй чeлoвeк, бывший apтиcт, - в cвoе вpeмя oн был oчeнь извecтeн в CCCP - пepeexaл в дoм пpecтapeлыx. B aмepикaнcкий дoм пpecтapeлыx — oн нe coвceм тaкoй, кaк в Poccии. Apтиcт вышeл к зaвтpaкy и c oбocтpенным чyвcтвoм coбcтвeннoгo дocтoинcтвa cпpocил y cвoeй coceдки пo cтoлy, знaeт ли oнa, кaк eгo зoвyт. Жeнщинa пoднялa нa нeгo cвoи дoбpыe глaзa и oтвeтилa: "Heт, я нe знaю. Ho вы cпpocитe y дeжypнoй cecтpы, oнa вaм нaпoмнит..."
Moя пoдpyгa, кoтopaя любит вкycнo пoecть, oпpeдeляeт этoт пepиoд в жизни тaк: cтapocть нaчинaeтcя, кaк тoлькo ты нaчинaeшь ecть нe вкycнoe, a пoлeзнoe. Пpopoщeнныe ceмeнa, тpaвy, кaшкy oвcянyю бeз coли и caxapa... Ho этo eще нe cтapocть. Этo тaкaя... пoздняя мoлoдocть. Hacтoящaя cтapocть - этo кoгдa, пpoйдя этoт пepиoд, ты oпять нaчинaeшь ecть вcе вкycнoe.
- Пoтoмy чтo yжe вcе paвнo?
- Пoтoмy чтo вcе вкycнoe идет пpямo в дyшy. Eще oдин иcтoчник yдoвoльcтвия.
A вooбщe, cтapocть - этo кoгдa cyжaeтcя кpyгoзop и cyщecтвeннo cнижaeтcя любoпытcтвo к миpy. Boт чтo глaвнoe. Cтaнoвитcя вcе пoнятнo. И нeинтepecнo.
Cтapocть - этo вpeмя, кoгдa вopчишь пo пoвoдy и бeз пoвoдa и вcе вpeмя тянeт дaвaть coвeты.
B cвoeй книжкe пpo cтapocть я paccкaзывaю тaкyю иcтopию. Oкoлo зaглoxшeй мaшины вoзитcя взмoкший oт бeccилия вoдитeль. To кoпaeтcя в мoтope, тo c нaдeждoй пpoбyeт зaвecтиcь - нaпpacнo. Boкpyг cтoят нecкoлькo coвeтчикoв. Caмый aктивный - cтapикaн, кoтopый пoмимo вcячecкиx peкoмeндaций вcе вpeмя выpaжaeт coмнeниe в ycпexe. Haкoнeц, мoлoдoй шoфеp, aккypaтнo oтepeв co лбa пoт, изыcкaннo гoвopит eмy, нe выдepжaв: "Пaпa, идитe нa x**!"
Boт этy фpaзy нyжнo вcякий paз вcпoминaть, кoгдa xoчeтcя кoмy-тo чтo-тo пocoвeтoвaть. Haш житeйcкий oпыт, кaк бы ни был oн нeзaypядeн, aбcoлютнo ни к чeмy вceм тeм, ктo нac нe cпpaшивaeт.
Eще нyжнo пoмeньшe фaнтaзиpoвaть. Cтapики мнoгo вpyт, paccкaзывaя o cвoем пpoшлoм, в ocнoвнoм пpeyвeличивaя cвoи зacлyги.
"Bчepa зaгoвopили пpo фpaнцyзoв - былa кaкoй-тo кpyпнoй битвы дaтa. И я вдpyг вcпoмнил, кaк Kyтyзoв дepжaл co мнoй coвeт в Филяx кoгдa-тo..."
Я вcпoмнил, кaк мoю тещy, a eй былo пoд вoceмьдecят, oднa дeвчyшкa cпpocилa, пoмнит ли oнa, кaк пpoиcxoдилo ocвoбoждeниe oт кpeпocтнoгo пpaвa. B cтapocти нaдo oбязaтeльнo зaглядывaть в энциклoпeдию, чтoбы cвepять дaты кpyпныx coбытий c гoдoм cвoeгo poждeния.
Игopь Гyбepмaн

[Lyudmila]

"Дpяxлeeт мoй дpyжecкий кpyг, любoвныx нe cлышитcя apий, a пышный poзapий пoдpyг yжe нe цвeтник, a гepбapий".

Супер фраза!!!! Мне нравится Игорь Губерман, с удовольствием читаю его.... и слушаю.

/Губерман о старости/

[Юрий]

А ещё эта фраза

Haкoнeц, мoлoдoй шoфеp, aккypaтнo oтepeв co лбa пoт, изыcкaннo гoвopит eмy, нe выдepжaв: "Пaпa, идитe нa x**!"
Boт этy фpaзy нyжнo вcякий paз вcпoминaть, кoгдa xoчeтcя кoмy-тo чтo-тo пocoвeтoвaть

Это присуще многим старикам, но не мне. Стараюсь не советовать пока меня не спросят. Но, если спросят?... о, я тогда могу развернуться......

[Polina]

Я не могу удержаться, чтобы не посоветовать. Знаю, плохо. Но само собой происходит. Это моя беда.

[Агнесса]

Она металась, как обычно,
Не находила себе места….
Хотя, за столько лет привычно,
И, вроде бы, не интересно…
Уж много лет не едут дети,
А пироги их ждут к обеду…
И мысли душу рвут, как плети:
«Спеку, а вдруг они приедут?..»
А в детстве, помнится, ругались –
Все без конца делили маму…
Ну, а сейчас зачем им старость?
Ждут о наследстве телеграмму…
Она, конечно, понимает,
Но вновь печет пирог к обеду….
И сердце робко утешает:
«Спеку, а вдруг они приедут?..»
Сажнова Елена

[Львица.]

Когда состарюсь, я перестану быть взрослой. Ну, а сколько можно?
Уверена, после 80 ты уже никому ничего не должен. Спасибо, как говорится, что живой.
Я собираюсь обзавестись тросточкой и буду периодически тыкать ей в неприятных людей. Особенно тех, кто мусорит на улице, или внезапно останавливается посреди тротуара прямо перед тобой, или говорящих по мобильнику так, что хочется сказать: милый, Мальта в длину всего 40 км, зачем тебе трубка, ори так…
Буду пить Prosecco по утрам. Ибо мне больше не нужно постоянно кого-то куда-то отвозить и привозить. К моим 80-ти годам права у меня уже отберут, а ещё мы все пересядем на беспилотные аэротакси (Илон Маск, дружок, поторопись, бабушка на тебя очень надеется!).
Пожалуй, уже сейчас начну собирать потенциальных подружек для таких завтраков. Ну что, будущие старые клячи, кто со мной??
Куплю всё то, что сейчас мне не по внешности, не по возрасту, не по статусу, не по деньгам. И никто больше не будет закатывать глаза под потолок, когда я примеряю шляпку с пером в магазине, и говорить: «Ну ма-а-а-ам!». Идите лесом, дети, мне 80 лет, возможно, это моя последняя шляпка. И вон те серёжки с жирафами. И неоновый самокат с фонариком. И красные ортопедические лабутены.
Я перестану бояться самолётов и буду летать туда, куда сейчас не хватает смелости. Во-первых, после игристого на завтрак уже ничего не страшно, а во-вторых, ну чего бояться, когда ты уже и так одним красным лабутеном там, в господней прихожей.
Больше не буду подавать никому пример. Начну говорить что думаю, ценить животных, а не людей, прожигать время так, как будто оно не кончится никогда. Выброшу книгу о вкусной и здоровой пище и начну есть пирожные. Заведу привычку щипать за зад молодых официантов.
«Бабушка сошла с ума», — подумают окружающие.
«Идите в жопу, пионеры», — подумаю я в ответ.
Не буду больше никого воспитывать. Приму, наконец, детей, мужа и всех, всех, всех в их прекрасном первозданном несовершенстве. Главное, чтобы к тому времени ученики не превзошли учителя и не начали воспитывать меня.
А перед самым концом вдруг пойму все эти бесчисленные «За что?», «Почему?» и «Что делать?». Поражусь, как складно и просто сложился калейдоскоп моей жизни. И пока я застыну в детском оцепенении и осмыслении, меня хлопнет сложенным веером по плечу Фаина Раневская и скажет: «Ну и нафига ты тут разлеглась? Пойдём, я уже положила шампанское в холодильник. Чёрт возьми, ты что, померла в лифчике? В этом орудии пыток? Господи, да надо было его выкинуть к хренам ещё 40 лет назад, когда ты только писала этот текст!»
Ж. Шульц

[Polina]

Улыбнуло грустновато!

[Lyudmila]

Мне, женщине, давно за пятьдесят,
Жизнь научила в людях разбираться...
А мне в семнадцать хочется опять,
Где я умела плакать и смеяться...

Терпимей стала, кажется умней,
Давно в любви не выгляжу несчастной...
Но хочется в ту суматоху дней,
Где слов не знала – «можно» и «опасно»...

Мне, женщине, давно за пятьдесят,
Приобрела иммунитет с годами -
Не доверять тому кто ликом свят,
Они бывают чаще подлецами...

Не всё прекрасно, что в лучах блестит,
Укроет слёзы ретушью весёлость...
Меня чужое счастье не прельстит,
Я за своё отчаянно боролась...

Мне, женщине, давно за пятьдесят,
В невзгодах я не опускаю руки,
А становлюсь сильнее во сто крат -
Ведь за спиной не только дети - внуки...

Как хочется в далёкое вчера,
Где возраста не чувствуется бремя,
Где мама, провожая со двора,
Меня целует «на дорожку» в темя...

/Ольга Демча - Молодцова/

[Агнесса]

Мне восемьдесят четвёртый год… Да… Как-то совсем неожиданно подкрался этот срок и дал о себе знать кашлем, одышкой, одутловатостью и болью в суставах… Но главное, главное! Пониманием отчетливым очень малого срока, отпущенного мне до ухода туда… куда-то… до расставания со всем любимым, спрятанным где-то глубоко-глубоко. Неужели больше никогда я вместе с мамой не буду возвращаться в поздних сумерках из глухого леса в свою хотьковскую избу?.. Неужели с папой больше никогда!!! Никогда не буду я сидеть на западной трибуне московского стадиона «Динамо» на матче ЦДК-«Динамо», и папа говорит: «Впечатление такое, что цэдэковцев больше на поле, чем динамовцев…» И не раздастся радостный, заливистый звонок моего взрослого велосипеда, а бабушка из нашего кухонного окна на четвёртом этаже не крикнет: «Эй, номер двадцать два шестьдесят четыре (это был номер моего велосипеда), идите обедать!» Неужели никогда не замрёт мое сердце, и не двинется мягко в разные стороны оливково-серый с белоснежной чайкой среди тусклых золотых завитков мхатовский занавес, и не зальёт светом и счастьем гостиную с колоннами, с тёплым майским садом за дверьми и тремя сёстрами на авансцене?.. Да нет, не зальёт.

Неужели я до конца дней обречён смотреть одну концептуалистическую дребедень с ее мнимой сложностью, которой пытаются заменить подлинность пьесы «на смыслы». Да, все так, только так.
Ну, хорошо. А Тарховка, наши ночи счастливые с жарко натопленной печью среди белоснежных снегов…

Господи? Ну что ты несёшь, дурень? Ну, конечно, нет… Но ведь было, было… счастье прошлых лет…
А ты нерадиво отнёсся к той бриллиантовой россыпи тысяч (восемьдесят четыре на триста шестьдесят пять), около сорока тысяч дней, которые тебе были даны, нерадиво.
Вот он, девятый десяток!
Вот они - восемьдесят четыре года. Совершенно неожиданно. Все было как-то нормально… и, казалось бы…
Ан нет! «Снаряды ложатся все ближе и ближе! Ещё один - и здравствуйте, Константин Сергеевич!» - как говорил артист Московского Художественного театра Борис Николаевич Ливанов…
- Ну что ж! И там неплохая команда собирается - не так скучно будет, как на этом свете! - утешал себя один знакомый артист.
Так-то оно так…
«А вы, молодой человек, что хотите играть?» - спросят Константин Сергеевич, Евгений Багратионович, Олег Николаевич, Георгий Александрович, Юрий Петрович - да их там целая толпа, выбирай - не хочу!
«Я-то? Ну что ж, вот не сыграл я Федю Протасова - его хотел бы. Или царя Фёдора Иоанновича - тоже неплохо… А Иванов Чехова? У меня ведь и трактовка интересная есть! А?! Или Юлий Цезарь Шекспира?! Могу!»
«Э-э-э, не-е-ет, - скажут вышеупомянутые мэтры, сидя рядышком на садовой лавочке под кипарисами и лаврами, потягивая лимонад «Буратино». - Не-е-ет, молодой человек! Нет. На эти роли есть у нас Качалов, Москвин, Смоктуновский, Симонов, Меркурьев, Ливанов, Болдуман… Вот они в очереди за талонами стоят. Да и поменьше роли все разобраны - вон вторая очередь, подлиннее, там и Борисов, и Богатырёв, и Евстигнеев, и Стржельчик, и Трофимов, и Грибов, и Масальский… Яковлев, Папанов… Стоят, толкаются, интриги плетут… Так что вы уж давайте начните с малого: «К вам Александр Андреич Чацкий!» - и все! А что? Роль-то и крохотная, но добротная, можете и дикцию подработать - ведь у нас плохова-то с этим делом…»

Вот и лежу под капельницами, дышу кислородом, глотаю сотни таблеток - и все для того, чтобы оттянуть неотвратимость этого разговора … На этом свете хоть каким-то уважением пользуюсь - вон, отдельную палату дали с телевизором, хоть и шипит, - а там что? Заново все начинать?!
Да, конечно, плоховато я распорядился бриллиантовой россыпью тысяч дней (восемьдесят четыре умножить на триста шестьдесят пять равняется…).
Телефон-то с калькулятором не работает, а сосчитать так…
Ладно, потом сосчитаю, в общем, плоховато.
Вот, собственно говоря, и все. Вечер в больнице - самое дохлое время. За окном тьма и тоска. Днём можно любоваться Маркизовой лужей. Сейчас ничего не видно. Чёрная ночь, холодное мокрое стекло. Ветер бросает в стекло пригорошни дождя со снегом, выбивает тревожную дробь. В такие вечера невольно лезут в голову ненужные мысли, в основном - тревожно-грустные…
Но разве я одинок? Да нет, конечно. Жена, девочки, внуки. Вроде все хорошо… Ан нет, тоска гложет. Каждый умирает в одиночку. Так назван роман Фаллады. И назван точно.
И в Москве в бытность мою депутатом… вроде не один. Много новых друзей, нужное, хоть и трудное дело…
Но вот сижу я один в нашей коммунальной квартире на Покровке, в квартире, в которой я родился, в квартире, в которой прожил детство и юность. Раньше она была полна народом: дедушка, бабушка, мама, папа, Жора, я, Ася, Агаша, Костя, Марисаковна - жили семьей…
Иногда поругивались, мирились. Помогали друг другу. Ася гуляла со мной маленьким на Чистых прудах…
Пережили войну… Керосинка, примусы, керогазы… печки…
Карточки… Наши венские стулья, для крепости перевязанные Асиными телефонными шнурами… Аптека на первом этаже, наш двор, пропахший валерьянкой … Кот Барсик…
И вот стали тихонько, один за другим, уходить из квартиры ее жители… Дедушка… Агаша… Я перебрался в Ленинград, и оставшиеся - Ася, Костя, папа, мама, бабушка - радостно встречали меня пирогами, чаем… Рассказы, разговоры…
Но время брало своё, пустела квартира, ушла и бабушка, ушли и мама, и папа, и Костя…
Последней была Ася… Потом и она ушла. Пусто и тихо. Новыми жильцами почему-то долго не заселяли.
Остались столы, стулья, кастрюли, ножи, вилки - все, все для жизни, а жить уже некому. Тишина. Пусто. И я в пустоте. И только теперь, в этой пустоте, я впервые почувствовал, какой драгоценностью была та жизнь и что уже не вернёшь ничего.
В ледяной тишине квартиры я, шаркая ногами в тапочках, стараюсь шаркать так же, как папа… И эхо пустой квартиры отвечает мне папиной близостью…
Или крикнешь громко в чёрную пустоту: «Мама! Чай будешь пить? - и на долю секунды воскресает наш круглый обеденный стол, покрытый лысой, потертой клеенкой, алюминиевый чайник с подгоревшей деревянной ручкой и грелкой-
«купчихой»…
И вновь тишина и смерть.
Быстро прошла жизнь!
Школа, рисование, футбол,
первая любовь, телефон-автомат на Покровке.
К-7-55-63… Лиду можно?
Зачем эта гулкая пустота в квартире? И я один смотрю в кухонное окно на белый снежный двор, на голые чёрные деревья, слушаю воронье карканье…
Вот собаки - бездомная дворовая стая - мои друзья… Их глава, его звали Бимом, - здоровенный чёрный дворняга - был сдержан, но приветлив. Его жена - вертлявая Бэлла - смотрела заискивающе и ласково. И много их разновозрастных детей. Жили они в подвале соседнего полуразрушенного дома.
Во время съездов и съёмок неделями я жил в Москве, в нашей пустой и тревожно-грустной квартире.
Никогда не ласкал собак, не почесывал Бима за ухом, да он бы и не позволил подобной фамильярности. Отношения были чисто мужские, сдержанные.
Подкармливал их, чем мог.
В бывшем магазине «Центросоюз» иногда выбрасывали ужасные котлеты - больше ничего не было на прилавках, а эти котлеты - человек съесть их просто не мог, серо-зелёные какие-то… Из чего они были сделаны? Но на абсолютно пустом прилавке лежали только они, я брал штук десять-двадцать и давал собакам. Они привыкли ко мне и всегда приветствовали, подбегая и махая дурацкими своими хвостами. Так продолжалось два года.

И вот съезд был распущен, съемки законченны, и я прощался с Москвой, с квартирой, звенящей и гулкой от пустоты…
Понимал, что уезжаю надолго и что этот период зыбкой близости с прошлым закончен навсегда.
Пошёл к мяснику в магазин. За две пол-литры, которые удалось достать случайно, он продал мне два кило вырезки из своих секретных запасов. Нарезал вырезку из много-много кусков. Уезжая, я взял вещи, запер двери и вышел во двор. Собаки подошли.
Я протянул Биму ладонь, на которой лежал кусок вырезки граммов сто. Бим понюхал. Отошёл и вопросительно посмотрел на меня. «Ешь, Бим, ешь!» он осторожно взял с ладони мясо. Не глотал. Держал в зубах и глядел на свою стаю. На Беллу. Я протянул и Бэлле кусок. И щенкам. Бэлла и дети стали есть. Тогда и Бим проглотил невиданное лакомство. Я ещё и ещё давал ему мясо. И Бэлле, и щенкам. Наконец мясо кончилось. Бим посмотрел вопросительно. Я показал Биму пустые ладони. Бим постоял, потом подошёл и ткнулся мягким своим носом мне в колено и постоял так минуты две.
Оглядел я мой остывший, холодный двор, вдохнул родной аптечный запах.
Посмотрел вверх, на голый пустой балкон чёрной лестницы, с которого мама когда-то, провожая меня, махала мне рукой… Посмотрел на Бима… на собак… Они вильнули хвостами… Я сказал им: «Пока!» - и пошёл на вокзал.
Больше я их никогда не видел.

О.Басилашвили

[Львица.]

Когда нам мир сполна воздаст — у мира не убудет.
По небу скатится звезда слезой горючей
И не останется следа — обычный случай.

Я вроде смерти не боюсь, хотя нелепо
Порвать загадочный союз земли и неба.
Хотя бы ниточкой одной, едва заметной
Став одинокой тишиной на рощей летней,
Негромкой песней у огня, слезою поздней…
Но так же было до меня и будет после.

И все ж расстаться нелегко со всем, что было
И то, что радостью влекло и что постыло.
Но кто-то выйдет в первый раз вновь на дорогу,
И сбросит листья старый вяз у наших окон ….
Все будет также после нас — и слава богу.

Андрей Дементьев

[Наталья]

Печальная страница, но интересная.